Декадентская мадонна проблема. Декадентская мадонна

…Современники называли ее «сильфидой», «ведьмой» и «сатанессой», воспевали ее литературный талант и «боттичеллиевскую» красоту, боялись ее и поклонялись ей, оскорбляли и воспевали. Она всю жизнь старалась держаться в тени великого мужа – но ее считали единственной настоящей женщиной-писателем в России, умнейшей женщиной империи. Ее мнение в литературном мире значило чрезвычайно много; а последние годы своей жизни она прожила практически в полной изоляции. Она – Зинаида Николаевна Гиппиус.

Род Гиппиусов ведет свое происхождение от некоего Адольфуса фон Гингста, который в XVI веке переселился из Мекленбурга в Москву, где сменил фамилию на фон Гиппиус и открыл первый в России книжный магазин. Семья оставалась по преимуществу немецкой, хотя случались браки с русскими – в жилах Зинаиды Николаевны русской крови было на три четверти.

Николай Романович Гиппиус познакомился со своей будущей женой, красавицей-сибирячкой Анастасией Степановой, в городе Белёве Тульской губернии, где он служил после окончания юридического факультета. Здесь же 8 ноября 1869 года родилась их дочь, названная Зинаидой. Через полтора месяца после ее рождения Николай Романович был переведен в Тулу – так начались постоянные переезды. После Тулы был Саратов, потом Харьков, потом – Петербург, где Николая Романовича назначили товарищем (заместителем) обер-прокурора Сената. Но этот достаточно высокий пост он в скором времени вынужден был оставить: врачи обнаружили у Николая Романовича туберкулез и посоветовали перебраться на юг. Он перевелся на место председателя суда в городок Нежин Черниговской губернии. Нежин был известен лишь тем, что в нем воспитывался Николай Гоголь.

Зину отдали было в Киевский институт благородных девиц, но уже через полгода забрали обратно: девочка так тосковала по дому, что практически все шесть месяцев провела в институтском лазарете. А поскольку в Нежине не было женской гимназии, Зина училась дома, с преподавателями из местного Гоголевского лицея.

Проработав в Нежине три года, Николай Романович сильно простудился и в марте 1881 года умер. На следующий год семья – кроме Зины, были еще три маленьких сестры, бабушка и незамужняя сестра матери, - перебралась в Москву.

Здесь Зину отдали в гимназию Фишер. Зине очень нравилось там, но через полгода врачи обнаружили туберкулез и у нее – к ужасу матери, боявшейся наследственности. Была зима. Ей запретили выходить из дому. Гимназию пришлось оставить. А весной мать решила, что семье надо год прожить в Крыму. Таким образом, домашнее обучение стало для Зины единственно возможным путем к самореализации. Она никогда особо не увлекалась науками, но от природы была наделена энергичным умом и стремлением к духовной деятельности. Еще в ранней юности Зина начала вести дневники и писать стихи – сначала шуточные, пародийные, на членов семьи. Да еще и заразила этим остальных – тетку, гувернанток, даже мать. Поездка в Крым не только удовлетворила развившуюся с детства любовь к путешествиям, но и предоставила новые возможности для занятий тем, что интересовало Зину больше всего: верховой ездой и литературой.

После Крыма семья переехала на Кавказ – там жил брат матери, Александр Степанов. Его материальное благосостояние позволило всем провести лето в Боржоме – курортном городке недалеко от Тифлиса. На следующее лето поехали в Манглис, где Александр Степанович скоропостижно скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться на Кавказе.

Зина покорила тифлисскую молодежь. Высокая, статная красавица с пышной золотисто-рыжей косой ниже колена и изумрудными глазами неудержимо влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Ее прозвали «поэтессой» – признавая тем самым ее литературный талант. В кружке, который она собрала вокруг себя, почти все писали стихи, подражая популярнейшему в то время Семену Надсону, недавно умершему от чахотки, - но ее стихи были лучше всех. В Тифлисе Зине попался в руки петербургский журнал «Живописное обозрение» со статьей о Надсоне. Там, помимо прочего, упоминалось имя другого молодого поэта, друга Надсона, - Дмитрия Мережковского, и приводилось одно его стихотворение. Оно Зине не понравилось, но имя почему-то запомнилось…
Весной 1888 года Гиппиусы и Степановы снова едут в Боржом. Туда же приезжает Дмитрий Сергеевич Мережковский, путешествующий по Кавказу после окончания Петербургского университета. К тому времени он уже выпустил свою первую книгу стихов и был достаточно известным поэтом. Как оба считали, их встреча носила мистический характер и была предопределена свыше. Через год, 8 января 1889 года, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Ей было 19 лет, ему – 23.

По обоюдному желанию молодоженов, свадьба была очень скромной. Невеста была в темно-стальном костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, а жених в сюртуке и форменной «николаевской» шинели. Не было ни гостей, ни цветов, ни молебна, ни свадебного застолья. Вечером после венчания Мережковский ушел к себе в гостиницу, а Зина осталась у родителей. Утром мать разбудила ее криком: «Вставай! Ты еще спишь, а уж муж пришел!» Только тут Зина вспомнила, что вчера вышла замуж… Так родился семейный союз, которому суждено было сыграть важнейшую роль в истории русской культуры. Они прожили вместе более пятидесяти лет, не расставаясь ни на день.

Дмитрий Мережковский происходил из состоятельной семьи – отец его, Сергей Иванович, служил при дворе Александра II и вышел в отставку в чине генерала. В семье было три дочери и шесть сыновей, Дмитрий – младший, любимец матери. Именно благодаря матери Дмитрий Сергеевич смог добиться от отца, довольно скупого человека, согласия на свадьбу и материальной помощи. Она же сняла и обставила для молодых квартиру в Петербурге – сразу после свадьбы Зинаида и Дмитрий перебрались сюда. Жили так: у каждого отдельная спальня, собственный кабинет – и общая гостиная, где супруги встречались, читали друг другу написанное, обменивались мнениями, принимали гостей.

Мать Дмитрия Сергеевича умерла через два с половиной месяца после его свадьбы, 20 марта. Сергей Иванович, страстно любивший жену и равнодушный к детям, уехал за границу, где увлекся спиритизмом, и практически перестал общаться с семьей. Исключение делалось лишь для Дмитрия – как любимца покойной жены. Умер Сергей Иванович в 1908 году - через 19 лет, день в день, после смерти жены.

Современники утверждали, что семейный союз Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского был в первую очередь союзом духовным, и никогда не был по-настоящему супружеским. Телесную сторону брака отрицали оба. При этом у обоих случались увлечения, влюбленности (в том числе и однополые), но они лишь укрепляли семью. У Зинаиды Николаевны было много увлечений – ей нравилось очаровывать мужчин и нравилось быть очарованной. Но никогда дело не шло дальше поцелуев. Гиппиус считала, что лишь в поцелуе влюбленные равны, а в том, что должно следовать дальше, кто-нибудь обязательно будет стоять над другим. А этого Зинаида ни в коем случае не могла допустить. Для нее самым важным всегда было равенство и союз душ – но не тел.

Все это позволяло недоброжелателям называть брак Гиппиус и Мережковского «союзом лесбиянки и гомосексуалиста». Мережковскому подбрасывались в квартиру письма: «Отомстила тебе Афродита, послав жену – гермафродита».

О златокудрой представительнице серебряного века Зинаиде Гиппиус говорили, что Бог удостоил ее «ручной выделки», выпуская остальных людей «пачками» и «сериями». Писательница любила эпатировать публику откровенными нарядами, шокирующими заявлениями и неординарным поведением.

Пока одни восхищались работами литераторши, другие выказывали идеологу русского символизма пренебрежение, заявляя, что ее гений достаточно посредственен. Спустя столетия интерес к творчеству и биографии Декадентской Мадонны значительно вырос, и сейчас произведениями поэтессы зачитывается как великовозрастная аудитория, так и молодежь.

Детство и юность

8 ноября 1868 года у юриста Николая Романовича Гиппиус и его жены Анастасии Васильевны (Степановой) родилась дочь, которую назвали Зинаидой. Семейство проживало в городе Белеве Тульской губернии, где Николай Романович проходил службу после окончания юридического факультета.

Из-за специфики деятельности отца постоянного места жительства Гиппиусы не имели. В детские годы поэтесса успела пожить и в Харькове, и в Петербурге, и в Саратове.

В 1880 году Николай Романович получает должность судьи, и семья снова переезжает: в этот раз на родину – город Нежин. Поскольку в маленьком городке не было женской гимназии, Зину отдали в Киевский институт благородных девиц, но уже через полгода забрали обратно: девочка так тосковала по дому, что все шесть месяцев провела в институтском лазарете.

Огромным потрясением для поэтессы стала смерть отца. Мужчина скоропостижно скончался в марте 1881 года от туберкулеза. Оставшись без средств к существованию, Анастасия Васильевна с дочерьми (Зинаидой, Анной, Натальей и Татьяной) переезжает в Москву. Там Зину отдали в гимназию Фишер. Спустя полгода учебы у будущей поэтессы также диагностировали туберкулез. Мать опасалась, что все дети, унаследовавшие от отца склонность к чахотке, долго не проживут, и поэтому уехала в Крым.

Из-за чрезмерной опеки матери домашнее обучение стало для будущей мистификаторши единственно возможным путем к самореализации. Точные науки никогда не интересовали литераторшу. С ранних лет Зина начала вести дневники и писать стихи – сначала шуточные про членов семьи. Ей даже удалось заразить увлечением тетку и гувернанток.

После Крыма семья переехала на Кавказ. Там жил брат матери – Александр Степанов. Его материальное благосостояние позволило им провести лето в Боржоми. На следующий год семейство поехало в Манглиси, где Александр Степанов скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться на Кавказе.

Златовласой красавице удалось покорить молодежь Тифлиса. Дьяволица с русалочьими глазами влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Зинаиду прозвали «поэтессой», признавая тем самым ее литературный талант. В кружке, который она собрала вокруг себя, все писали стихи, подражая популярнейшему в то время Семену Надсону. Поэзия Гиппиус уже тогда выделялась из общей массы лишенных эмоциональной составляющей произведений товарищей.

Литература

Дом Мережковских стал центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга. Все молодые мыслители и начинающие писатели мечтали попасть на литературные вечера супругов. Посетители салона признавали авторитет Гиппиус и в большинстве своем считали, что именно ей принадлежит главная роль в начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Дмитрия Сергеевича.

В литературных кругах столицы Зинаида Николаевна была на передовых позициях: при ее содействии состоялся литературный дебют , она вывела в люди начинающего , ей принадлежит первая рецензия на стихи тогда еще никому не известного .

Уже с 1888 года она начала печататься: первой ее публикацией были стихи в журнале «Северный вестник», затем рассказ в «Вестнике Европы». Позже для публикации литературно-критических статей она взяла себе псевдоним – Антон Крайний. Литераторша писала обо всем: о жизни («Почему», «Снег»), о любви («Бессилие», «Любовь одна»), о Родине («Знайте!», «14 декабря», «Так и есть», «Она не погибнет»), о народе («Крик», «Стекло»).

Стихи Зинаиды Гиппиус, как и проза Дмитрия Мережковского, не вписывалась в рамки общепринятой литературы. Поэтому издатели печатали их произведения на свой страх и риск.

Гиппиус оказалась у истоков зарождающегося в России символизма. Наряду с , Николаем Минским, Иннокентием Анненским ее возвели в ранг «старшего символиста» еще при жизни.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус – проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время жажда одиночества. В рассказах двух первых книг «Новые люди» (1896 год) и «Зеркала» (1898 год) господствовали идеи , которые Гиппиус пропустила через призму собственного декадентского мировосприятия.

В идейно-творческом развитии писательницы большую роль сыграла Первая русская революция (1905–1907 года). После нее в свет вышли сборники рассказов «Черное по белому» (1908 год), «Лунные муравьи» (1912 год); романы «Чертова кукла» (1911 год), «Роман-царевич» (1913 год). В своих произведениях Гиппиус утверждала, что без «революции духа» социальное преображение невозможно.

Встретив враждебно Октябрьскую революцию 1917 года, Гиппиус вместе с мужем эмигрирует в Париж. Эмигрантское творчество Зинаиды состоит из стихов, воспоминаний и публицистики. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию и пророчила ей скорое падение.

Обосновавшись в Париже, где у них еще с дореволюционных времен осталась квартира, Мережковские возобновили знакомство с цветом русской эмиграции: Николаем Бердяевым, Иваном Шмелевым, Константином Бальмонтом, и другими.

В 1926 году супруги организовали литературно-философское братство «Зеленая лампа» – своего рода продолжение одноименного сообщества начала XIX века, в котором участвовал .

Собрания были закрытыми, а гости приглашались исключительно по списку. Постоянными участниками «заседаний» были Алексей Ремизов, Борис Зайцев, Иван Бунин, Надежда Тэффи, Марк Алданов и Николай Бердяев. С началом Второй мировой войны сообщество прекратило свое существование.

Личная жизнь

Еще при жизни о любовных похождениях белой дьяволицы слагали легенды. Женщина, имевшая огромное количество поклонников, была замужем лишь однажды. Ее мужем был небезызвестный философ и поэт – . Их союз неоднократно называли фиктивным: Зинаиде приписывали романы со всем литературным бомондом Санкт-Петербурга, а Дмитрию – мужскую несостоятельность. Только близкие друзья знали, насколько сильно эти два неординарных человека любили друг друга.

Молодые люди познакомились в 1888 году в Боржоми. Там Гиппиус поправляла здоровье, а Мережковский, путешествующий в тот период по Кавказу, был в городе проездом. При первой же беседе Зинаида ощутила их мистическое родство душ. Дмитрий также был очарован восемнадцатилетней поэтессой. Его пленила не столько красота девушки, сколько ее ум. Через пару месяцев мужчина сделал возлюбленной предложение, и та, ни секунды не сомневаясь, ответила согласием.

8 января 1889 года в Тифлисе состоялась скромная церемония венчания. День свадьбы пара никак не отмечала. По возвращении домой каждый из них ушел в работу: Мережковский – в прозу, а Гиппиус – в поэзию. Много позже в мемуарах поэтесса признается, что для нее это все было настолько несущественно, что на утро следующего дня она уже и не помнила, что вышла замуж.

Достоверно известно, что интимных отношений между супругами не было. Гиппиус в принципе не интересовали плотские утехи. Женщина не мыслила жизни без двух вещей: рефлексии и интеллектуальной работы. Все остальное она либо презирала и отрицала, либо высмеивала.

Безусловно, Зинаиде льстило внимание мужчин. Декадентская Мадонна умела пользоваться своей красотой. Ей нравилось очаровывать и нравилось быть очарованной, но дальше переписок дело никогда не заходило.

«Отношения» у нее были и с писателем Николаем Минским, и с прозаиком Федором Червинским, и с критиком Акимом Волынским. Белая дьяволица обожала смотреть в глаза без памяти влюбленных в нее мужчин и видеть там собственное отражение.

В 1905 году семья Мережковских сблизилась с публицистом Дмитрием Философовым. Литераторы не только вместе творили, но и жили. В глазах общества «тройственный союз» писателей был верхом неприличия. Люди осуждали Гиппиус, говоря, что столь недостойным поведением она опозорила и себя, и мужа.

Поборники морали забывали, что с Дмитрием Философовым у поэтессы не могло быть никаких порочных отношений хоты бы потому, что публицист был нетрадиционной сексуальной ориентации, и от одной только мысли о физическом контакте с женщиной его «выворачивало наизнанку». Их сожительство – неудавшейся эксперимент, целью которого было разрушение закостенелых норм морали.

Какие бы слухи не ходили о поэтессе, сколько бы романов в действительности не было на ее счету, все это в итоге не имело значения, ведь душа литераторши не признавала никого, кроме Дмитрия Мережковского, с которым Зинаида Николаевна прожила полвека.

Смерть

После смерти мужа Гиппиус начала писать книгу «Дмитрий Мережковский», но из-за того, что у Зинаиды перестала функционировать правая рука, закончить работу она не смогла.

Лишенная возможности творить поэтесса постепенно теряла рассудок. Писательница хотела как можно быстрее воссоединиться с мужем, поэтому периодически предпринимала попытки уйти в мир иной раньше положенного срока. После череды неудач все еще неплохо работавшая фантазия литераторши создала мир, в котором Дмитрий Сергеевич был еще жив.

Единственной отрадой сходившей с ума женщины была кошка. Ни на секунду не отходившее от хозяйки животное покинуло женщину только однажды – в день ее кончины. Умирая, Зинаида Николаевна тщетно пыталась нащупать руками спутницу ее последних лет.

Вечером 1 сентября 1945 года отец Василий Зеньковский причастил Гиппиус. Она мало что понимала, но причастие проглотила. Легенда серебряного века ушла в небытие 9 сентября 1945 года (в возрасте 76 лет). Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в одной могиле с супругом. Литературное наследие мистификаторши сохранилось в сборниках стихов, драм и романов.

• При жизни Гиппиус называли ведьмой, поэтому пришедшие на похороны люди, дабы удостовериться в том, что поэтесса умерла, подходили к гробу и стучали по нему палками.
• Известен случай, когда на обеде Вольного философского общества поэтессу огорчило однообразие представленных блюд. Раздосадованная писательница поделилась недовольством с соседом по столу, сказав ему: «Как скучно! Подают все одно и то же. Опять телятина! Надоело. Вот подали бы хоть раз жареного младенца!». Соседом Гиппиус был служитель церкви, которого заявление Зинаиды повергло в шок.

• Рисуя набросок портрета Гиппиус, Леону Баксту, дабы показать миру бесконечно длинные ноги поэтессы, пришлось подклеивать к листу бумагу. Гиппиус приписывали и однополые «связи». Известно, что в стихотворениях поэтесса неоднократно признавалась в любви подруге – баронессе Елизавете фон Овербек.
• Иван Бунин, никогда прежде не ходивший на похороны (классик панически боялся смерти и всего, что с ней связано), не отходил от гроба писательницы ни на минуту.
• Ходила легенда, что у поклонников Гиппиус забирала обручальные кольца, нанизывала их на цепочку и вешала ее у изголовья кровати. На светских раутах литераторша частенько появлялась с куклой-уткой на руках. Утка, по замыслу писательницы, символизировала разделение супругов, считавших пошлостью половую связь.

Библиография

• «Собрание стихотворений» (книга первая. 1889-1903 год);
• «Собрание стихотворений» (книга вторая. 1903-1909 год);
• «Последние стихи» (1914-1918 год);
• «Стихи. Дневник 1911-1921» (1922 год).
• «Новые люди». Первая книга рассказов. (1896 г.);
• «Зеркала» (вторая книга рассказов, 1898 год);
• «Третья книга рассказов» (1901 год);
• «Алый меч» (четвертая книга рассказов, 1907 год);
• «Чёрное по белому» (пятая книга рассказов, 1908 год);
• «Лунные муравьи» (шестая книга рассказов, 1912 год);
• «Чёртова кукла» (1911 год);
• «Роман-царевич» (1913 год).
• «Зелёное кольцо» (1916 год).

ДЕКАДЕНТСКАЯ МАДОННА
Моей души, в её тревожности,
(Зинаида Гиппиус)
Не бойся, не жалей.
Две молнии – две
невозможности –
Соприкоснулись с ней.
Ищу опасное и властное
Слиянье всех дорог,
А всё живое и прекрасное
Приходит в крайний срок.
И если правда здешней
нежности
Не жалость, а любовь,-
Всесокрушающей мятежности
Моей не прекословь.
З.
Гиппиус

…Она позволяла себе всё, что запрещалось
остальным. Носила мужские наряды – они эф­
фектно подчеркивали ее бесспорную женствен­
ность. Именно такой изобразил ее на известней­
шем портрете Лев Бакст. Обожала играть людь­
ми, ставить над ними своеобразные эксперимен­
ты. Сначала привлекала их выражением глубокой
заинтересованности, очаровывала своей несо­
мненной красотой и обаянием, затем – отталки­
вала надменностью, насмешливостью, холодным
презрением. При ее незаурядном уме это было
несложно. Ее любимыми развлечениями было
дерзить людям, конфузить их, ставить в неловкое
положение и наблюдать за реакцией. В историю вошли и
знаменитая лор-
1906 г.
Л.Бакст. Портрет З.Н.Гиппиус
лорнетка, которой близорукая Зинаида Николаевна пользова­
лась с вызывающей бесцеремонностью, и ожерелье, сделан­
ное из обручальных колец ее поклонников…

Она пыталась скрыть свое истинное
лицо, пытаясь таким образом научиться не
страдать. Обладающая ранимой, сверхчув­
ствительной натурой, Гиппиус специально
ломала, переделывала себя, чтобы обрести
психологическую защиту, обрасти панци­
рем, охраняющим ее душу от повреждений.
А поскольку, как известно, лучший способ
защиты – нападение, Зинаида Николаевна и
избрала столь вызывающий стиль поведе­
ния…
В своем дневнике Блок сделал лаконич­
ную, но ёмкую запись об этой поэтессе:
«Единственность Зинаиды Гиппиус».
Да, единственность Зинаиды Гиппиус. Есть люди, которые как
будто выделаны машиной, выпущены на свет Божий целыми
однородными сериями, и есть другие, как бы «ручной рабо­
ты». Именно такой и была Зинаида Николаевна Гиппиус…

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 8(20) ноября
1869 года в городе Белёве Тульской губернии в обру­
севшей немецкой дворянской семье. Отец, Николай Ро­
манович Гиппиус, известный юрист, некоторое время
служил обер­прокурором в Сенате; мать, Анастасия Ва­
сильевна, урожденная Степанова, была дочерью екате­
ринбургского обер­полицмейстера.
По необходимости, связанной со служебной деятельнос­
тью отца, семья часто переезжала с места на место, из­за
чего девочка не получила полноценного образования; различные учебные
заведения она посещала урывками, готовясь к экзаменам с гувернантками.
Отец умер в возрасте 48­ми лет от туберкулеза. В 1882 г. его вдова вместе
с 4­мя дочерьми переехала в Москву, и Зинаида стала учиться в гимназии
Фишера. Занималась охотно, с интересом, но вскоре врачи обнаружили
туберкулез и у нее. Гимназию пришлось оставить. «Малень­
кий человек с большим горем», - такими словами вспомина­
ли здесь девочку, постоянно носившую печать печали на лице.

Стихи будущая поэтесса начала писать с семи лет. В 1902 г. в письме Ва­
лерию Брюсову она замечала: «В 1880 году, то есть когда мне было 11
лет, я уже писала стихи (причем очень верила во вдохновение и старалась
писать сразу, не отрывая пера от бумаги). Стихи мои всем казались
«испорченностью», но я их не скрывала. Должна оговориться, что я была
нисколько не «испорчена» и очень религиозна при всём этом…»
А еще девочка запоем читала, вела дневники, охотно переписывалась со
знакомыми и друзьями отца. Один из них, генерал Н.С. Драшусов, пер
­вым обратил внимание на юное дарование и посоветовал Зиночке всерьёз
заняться литературой.
Уже для первых поэтических упражнений девочки были
характерны самые мрачные настроения. «Я с детства ра­
нена смертью и любовью», - позже признавалась она.
Как отмечал один из биографов поэтессы, «Гиппиус с
начала своих дней живёт как бы вне времени и простран­
ранства, занятая чуть ли ни с пелёнок реше­
нием вечных вопросов». «Всё, что она знает

В 70 лет, она уже знала и чувствовала в семь».

Зиночка и ее сестры унаследовали от отца склонность
к чахотке, поэтому мать увозит их из Москвы сначала
в Крым, а затем на Кавказ – там жил брат матери,
Александр Степанов. Его материальное положение
позволило всем провести лето в Боржоме, курортном
городке недалеко от Тифлиса. На следующее лето
вновь поехали в Грузию, в Манглис, где Александр
Степанович скоропостижно скончался от воспаления
мозга. Семья Гиппиус была вынуждена остаться на
Кавказе.
Зина покорила тифлисскую молодежь. Высокая, статная красавица с пыш­
ной золотисто­рыжей косой ниже колена и изумрудными глазами неудер­
жимо влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Ее
прозвали «поэтессой» – признавая тем самым ее литературный талант. В
кружке, который она собрала вокруг себя, почти все писали стихи, подра­
жая популярнейшему в то время поэту Семену Надсону, недав­
но умершему от чахотки, – но ее стихи были лучше всех.

В Тифлисе Зине попался в руки журнал «Живописное обозрение» со
статьей о Надсоне. Там, помимо прочего, упоминалось имя другого мо­
лодого поэта, друга Надсона, – Дмитрия Мережковского, и приводилось
одно его стихотворение. Оно Зине не понравилось, но имя запомнилось...
Весной 1888 года Гиппиусы снова едут в Боржом. Туда же приезжает
Д.С. Мережковский, путешествующий по Кавказу после окончания Пе­
тербургского университета. К тому времени он уже выпустил свою пер­
вую книгу стихов и был весьма известным поэтом. Как оба считали, их
знакомство носило мистический характер и было предопределено свыше.
О первой встрече с будущим мужем З.Гиппиус позже писала: «…Я уви­
дела мою мать и рядом с ней -
худенького молодого человека небольшого роста с
каштановой бородкой. Он что­то живо говорил
маме, она улыбалась. Я по­ няла, что это
Мережковский… Мне его стихи каза­
лись гораздо хуже надсоновских, что я
ему не преминула высказать… Однако
после первой встречи мы стали встре­
чаться ежедневно…»

Ощутив духовную и интеллектуальную близость со своим новым
знакомым, резко отличавшимся от её окружения, 18­тилетняя Гиппиус на
его предложение о замужестве не задумываясь ответила согласием.
8 января 1889 года Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский об­
венчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Ей было 19 лет, ему
– 23. За скромной церемонией венчания последовало короткое свадеб­
ное путешествие… Они прожили вместе более 50 лет, «не расставаясь
ни на день…»
Союз с Мережковским оказал решающее влияние не только на судьбу
Зинаиды Гиппиус, но и на судьбу всей русской литературы «серебряного
века». Небеса унылы и низки,
Но я знаю – дух мой высок.
Мы с тобой так странно близки,
И каждый из нас одинок…
Мы с тобою единственно близки,
Мы оба идем на восток.
Небеса злорадны и низки,
Но я верю – дух наш высок. Март
1894

Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно
не подходили друг другу. Он – маленького роста, с узкой впалой грудью,
в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели
тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось
вольно растущей бородой и тем легким взвизгиванием, с которым
переливались слова, когда Дмитрий Сергеевич раздражался. Держался он
с некоторым чувством превосходства и сыпал то цитатами из Библии,
то из языческих философов.
А рядом с ним Зинаида Николаевна Гиппиус. Соблазнительная,
нарядная, особенная. Она казалась высокой из­за чрезмерной худобы.
Но загадочно­красивое лицо не носило никаких следов болезни.
Пышные темно­золотистые волосы спускались на нежно­белый лоб и
оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум.
Умело­яркий грим. Головокружительный аромат сильных, очень приятных
духов. Держалась она как признанная красавица, к тому же – поэтесса.
От людей, близких к Мережковским, не раз приходилось слышать, что
заботами о семейном благополучии ведала почти исключительно З.Н. и
что в этой области ею достигались невероятные успехи.

Сразу после свадьбы Гиппиус и Мережковский
переехали в Петербург, где они принимали гостей
– поэтов, писателей, художников, религиозных и
политических деятелей. Гиппиус стала царицей
этого блестящего литературного салона. Не хозяй­
кой, а именно царицей. Хрупкая капризная девоч­
ка, которую поначалу воспринимали лишь как тень
знаменитого мужа, сумела сломать все воз­
можные стереотипы и завоевать среди современ­
ников титул "декадентской мадонны" – вдохнови­
тельницы и одного из самых беспощадных крити­
ков своей эпохи.
Поначалу Гиппиус и Мережковский заключили
негласный уговор: она будет писать исключитель­
но прозу, а он - поэзию.
Но уговор нарушил сам Мережковский: у него возникла идея
романа о Юлиане Отступнике. С этого момента они стали
писать стихи и прозу каждый. В зависимости от настроения.

В Петербурге Гиппиус познакомилась с из­
вестными литераторами: А.Н. Плещеевым,
Я.П. Полонским, А.Н. Майковым, Д.В. Григо­
ровичем и др.; сблизилась с молодым поэтом
Николаем Минским (псевдоним Н.М. Вилен­
кина) и редакцией «Северного вестника», од­
ной из центральных фигур в котором был
критик А.Л. Волынский. С этим журналом, ориентировавшимся на новое
направление – «от позитивизма к идеализму», были связаны первые ли­
тературные опыты Гиппиус. В 1890 году она пишет рассказ «Простая
жизнь», который был напечатан в «Вестнике Европы» под заголовком
«Злосчастная».
Нужно отметить, что это была не первая публикация Зинаиды Гиппиус. Ее
профессиональная литературная жизнь началась незадолго до свадьбы,
когда в 12­й книжке журнала «Северный вестник» за 1888 год появилась
два «полудетских», как вспоминала поэтесса, стихотворения,
отражавшие «общую ситуацию пессимизма и меланхолии
1880­х годов» и подписанные инициалами З.Г.

По ее же собственному признанию, до встречи с Мережковским это был
еще «не поэт – Зинаида Гиппиус», это был «Надсон в юбке». Вообще вся
ранняя поэзия З.Г. окрашена в тона, характерные для «поколения устав­
ших» – поколения 1880­х годов, поколения «безвременья». И, конечно,
здесь не могло не обойтись без весьма распространенных в литературе то­
го времени мотивов: бессилия, покинутости, бессмысленности человече­
ского существования, с одной стороны, и привлекательности, спаситель­
ности смерти – с другой (а у Гиппиус на все это накладывался собствен­
ный отпечаток – следы недавней болезни, туберкулеза):
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно…
Название стихотворения – «Отрада». Написано оно в
1889 году, от мужского лица (в дальней­
шем к этому приему Гиппиус будет прибе­
гать не только в стихах).

Как поэт оригинальный, с собственным голосом З.Гиппиус оформится в
первое десятилетие нового, ХХ века, когда религиозно­мистические ис­
кания обретут поэтическую форму, когда напряженное духовное сущест­
вование между двумя полярными полюсами – то, что ее мучило и не на­
ходило ответа, она сумеет передать в слове: «Мне близок Бог – но не могу
молиться./ Хочу любви – и не могу любить». Когда «Я» выйдет за рамки
личности и станет и миром, и Богом (и миром, и Богом – в себе).
Но до этого времени Гиппиус будет пробовать себя в прозе. В 1892 г. она
напишет рассказы «В Москве» и «Два сердца». Ее романы («Без талисма­
на», «Победители», «Мелкие волны») будут с успехом печататься как в
«Северном вестнике», так и в «Вестнике Европы», «Русской мысли» и
других популярных изданиях. Позже Гиппиус утверждала: «Романов
этих я не помню, даже заглавий, кроме одного, называвшегося «Мелкие
волны». Что это были за «волны» - не имею никакого понятия и за них
не отвечаю». Однако многие критики относились к этому периоду твор­
чества Гиппиус серьезнее, чем она сама, отмечая двойствен­
ность человека и бытия, ангельского и демонического начал и
указывая на явное влияние Ф.М. Достоевского.

Исследователи творчества Зинаиды Гиппиус отмечают,
что она в своем творчестве во многом следовала за Ме­
режковским, была «преданным проводником его рели­
гиозно­философских идей» (В.Брюсов), что ее роль в
символизме была неотделима от роли мужа, потому
часто оставалась почти незаметной. Но зато З.Гиппиус
внесла в русский символизм стихию театральности, со­
создала особый, “декадентский” стиль в жизни и творчестве (ходила в
платьях, производивших фурор­смятение в Петербурге и Париже).
Декадентство (от французского «decadence» – упадок) – общее наимено­
вание явлений культуры последней трети XIX – начала XX веков.
Декадентство было отмечено настроениями упадочничества, безнадеж­
ности, отвращения к реальной жизни и/или страха перед ней, пессимиз­
ма, крайнего индивидуализма, скепсиса, утраты моральных ценностей,
элитарности, богемности. «Полюбить самого себя – вот начало
романа,
который продлится всю жизнь», – написал О. Уайльд в
«Заве­ тах молодому поколению». Этот постулат оказался
очень близок декадентам.

Гораздо более ярким, в сравнении с прозаическим, был
поэтический дебют Гиппиус: стихотворения, опублико­
ванные в «Северном вестнике», – «Песня» («Мне нужно
то, чего нет на свете…») и »Посвящение» (со строками:
«Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную
известность. Множество прозвищ прилипло к ней надол­
го: «сатанесса», «белая дьяволица», ну и, конечно, «дека­
дентская мадонна».
Если в прозе Зинаида Гиппиус сознательно ориентировалась «на общий
эстетический вкус», то стихи она воспринимала как нечто крайне интим­
ное, созданное «для себя» и творила их, по собственным словам, «словно
молитву». «Естественная и необходимейшая потребность человеческой
души всегда - молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый
человек, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще,
стихосложение в частности, словесная музыка - это лишь одна из форм,
которую принимает в нашей Душе молитва. Поэзия… есть
полное ощущение данной минуты,» - писала Гиппиус в эс­
се «Необходимое о стихах».

Именно исповедальность, «молитвенность» давала повод
критикам для нападок: утверждалось, в частности, что,
обращаясь к Всевышнему (под именами Он, Невидимый,
Третий), Гиппиус устанавливала с ним «свои, прямые и
равные, кощунственные отношения».
Мало того. Она даже выступала защитником владыки
того царства, куда попадают души самоубийц, например,
в стихотворении «Божья тварь» (1902 г.):
За Дьявола Тебя молю,
Господь! И он – Твое созданье.
Гиппиус и сама во многом провоцировала общественное мнение, тща­
тельно продумывала своё социальное и литературное поведение, своди­
вшееся к смене нескольких ролей, и умело внедряла искусственно фор­
мировавшийся образ в общественное сознание.
Она считала себя творцом, создающим себя, свой образ, свой
стиль, свой мир. Она участвовала в сотворении «нового ре­
лигиозного сознания», новой морали и пр. Но она не апелли­
ровала к вековым ценностям, она ваяла свои собственные.

Зинаида Николаевна всегда стремилась быть свободной – и внешне, и
внутренне. Презирала условности. Она любила одеваться в мужское, как
Жанна д’Арк или Надежда Дурова. В лирике и критике говорила о себе в
мужском роде, подписывалась мужскими псевдонимами «Лев Пущин»,
«Товарищ Герман», «Антон Крайний». Многих это раздражало, некото­
рых пугало, третьих отталкивало. А она, не обращая внимания ни на пер­
вых, ни на вторых, ни на третьих (кроме Дмитрия Сергеевича – он всегда и
во всем оставался единственным авторитетом, к голосу которого она
прислушивалась), была всегда такой, какой могла быть: привлекающей
внимание мужчин и женщин, мятущейся, увлекающейся мистикой «по­ ла»,
решающей вопросы «метафизики любви», размышляющей о Христе.
Весь Петербург знал Гиппиус благодаря ее внешности и частым выступле­
ниям на литературных вечерах, где она читала свои «столь преступные
стихи с явной бравадой»:Я не могу покоряться людям.
Можно ли рабства хотеть?
Целую жизнь мы друг друга
судим, -
Чтобы затем - умереть.

А вот, что она написала о себе сама:
И я такая добрая,
Влюблюсь – так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
«Чертова кукла» была остра на язык и одной фразой могла "припечатать"
человека. Она прославилась ядовитой критикой братьев по перу, и это ее
усилиями брак Александра Блока и Менделеевой был разрушен.
Но она же вывела в свет никому не известного Сергея Есенина.
Я в себе, от себя, не боюсь ничего,
Ни забвенья, ни страсти.
Не боюсь ни унынья, ни сна моего,
Ибо все в моей власти.
Не боюсь ничего и в других – от других,
К ним нейду за наградой.
Ибо в людях люблю не себя, и от них
Ничего мне не надо.
Тем не менее эта самолюбивая, эксцентричная женщина
заслужила славу умнейшей женщины империи. Почему?

Все все дело ее в дневниках. Ранние обрываются на 1904 году. Стержень
сюжетов – поиски Любви. Поздние записи начинаются летом 1914 года.
Началась мировая война – посягательство не только на свободу отдель­
ного человека, но на Свободу во вселенском смысле. Даже в первые дни
войны, она в лагере немногочисленных ее противников. Записи почти
пророческие…
Даже стихи этого периода в целом становятся менее интимными, они на­
чинают трогать другие струны («Все она», 1914г.):
Все едины, всё едино,
Мы ль, они ли... смерть – одна.
И работает машина,
И жует, жует война…
А вот реакция на 1917 год: ликование – в феврале, в октябре – горечь от
сбывшихся опасений. «Готовится «социальный переворот», самый
темный, идиотический и грязный, какой только будет в
истории. И ждать его нужно с часу на час», – это запись в
дневнике за день до революционного восстания…

Зинаида Гиппиус жила литературой, религиозными исканиями и Рос­
сией, которую (без надрыва) любила. Но ту, которая была, а не ту, кото­
рая стала. Революция 1905 года уже была не ее. Октябрьский переворот
17­го – тем более. В дневнике поэтесса писала: «На другой день» после
переворота, «чёрный, темный, мы вышли с Д.С. на улицу. Как
скользко, студено, черно… Подушка навалилась - на город? На
Россию? Хуже…» В конце 1917 года Гиппиус ещё имела возможность
печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах.
Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. В дневниках
Гиппиус писала о голоде («Голодных бунтов нет - люди едва
держатся на ногах, не взбунтуешь…» ­ 23 февраля), о зверствах ЧК
(«…В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося
сапоги… На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади.
Каждый день кого­то расстрели­ вают…» ­ 17 марта). В октябре
Гиппиус пишет: «Все в ком была душа, ходят, как мертвецы. Мы не
возмущаемся, не страдаем, не негодуем, не
ожидаем…» А поэтическим документом времени, отрази­
вшим отношение Гиппиус к происходившему в 1917­1918 гг.,
стал сборник «Последние стихи. 1914­1918» (1918).

Встретив революцию 1917 года крайне враждебно и
назвав ее «блудодейством», «неуважением к святыням»,
воцарением «царства Антихриста» и торжеством
«всемирного зла», З.Гиппиус в 1920­м вместе с мужем
эмигрировала во Францию. С 1921 года супруги жили в
Париже, основав там общество «Зеленая лампа» (1925
­1939), вокруг которого собралась творческая эмиграция,
разделяющая их взгляды. Так начался очередной этап ее
жизни, полный потерь, лишений и раздумий.
Сохранив воинствующе резкое неприятие большевизма, супруги остро
переживали свою отчуждённость от родины. Нина Берберова приводила
в своих воспоминаниях такой их диалог: «Зина, что тебе дороже: Россия
без свободы или свобода без России?» ­ Она думала минуту. ­ «Свобода
без России… И потому я здесь, а не там». ­ «Я тоже здесь, а не там, по­
тому что Россия без свободы для меня невозможна. Но…» ­ И он заду­
мывался, ни на кого не глядя. «…На что мне, собственно, нужна свобо­
да, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?»

В сентябре 1928 года Мережковские приняли участие в
Первом съезде русских писателей­эмигрантов.
Осенью 1938 года Мережковский и Гиппиус выступили с
осуждением «Мюнхенского сговора»: «Пакт о ненападе­
нии», заключенный 23 августа 1939 года между СССР и
Германией, Гиппиус назвала «пожаром в сумасшедшем
доме». Тогда же она объявила о создании бесцензурного
сборника «Литературный смотр» (опубликованного год
спустя), призванного объединить в себе «произведения
всех отверженных другими изданиями писателей».
Свои последние годы З.Гиппиус посвятила работе над биографией мужа.
Эта книга осталась неоконченной и была издана в 1951 году. Тэффи вспо
минала: «Последние месяцы своей жизни З.Н. много работала, и все по
ночам. Она писала о Мережковском. Своим чудесным бисерным почер­
ком исписывала целые тетради, готовила большую книгу. К
этой работе она относилась как к долгу перед памятью «Ве­
ликого Человека», бывшего спутником её жизни.

оо
Также в последние годы З.Гиппиус работала над поэмой «Последний
круг» (опубликованной в 1972 г.), оставшейся, как и книга «Дмитрий
Мережковский», незавершённой. Последней записью в дневнике Гиппи­
ус, сделанной перед самой смертью, была фраза: «Я ст ю мало. Как Бог
мудр и справедлив».
Зинаида Николаевна Гиппиус скончалась в в
Париже 9 сентября 1945 года, пережив мужа на
4 года. Остававшийся до последнего рядом
секретарь В.Злобин свидетельствовал, что в
мгновение перед кончиной две слезы стекли по
её щекам, а на лице появилось «выражение
глубокого счастья». Зинаида Гиппиус была
похоронена под одним надгробием с мужем на
кладбище Сент­Женевьев­де­Буа.
Те немногие, кто уважал и ценил
поэтессу, видели в ее смерти конец
целой эпохи…
Могила Д.С.Мережковского и З.Н.Гиппиус на кладбище Сент­Женевьев де Буа

ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО
ЗИНАИДЫ ГИППИУС
(Основные мотивы и направленность)

Начало литературной деятельности Зинаиды Гиппиус ­ «романтически­
подражательное»: в её ранних стихотворениях и рассказах критики усматри­
вали влияния Надсона, Ницше. После появления программной работы Д.С.
Мережковского «О причине упадка и о новых течениях современной русской
литературы» (1892), творчество Гиппиус приобрело отчетливо «символист­
ский» характер; более того, впоследствии её стали причислять к числу идео­
логов модернизма в русской литературе. В эти годы центральной темой её
творчества становится проповедь новых этических ценностей. Как
писала она в «Автобиографии», «меня занимало, собственно, не декадент­
ство, а проблема индивидуализма и все относящиеся к ней вопросы».
Сборник рассказов 1896 года она полемически озаглавила «Новые люди»,
подразумевая тем самым изображение характерных идейных устремлений
формирующегося литературного поколения. Её герои кажутся непривычны­
ми, одинокими, болезненными, подчёркнуто непонятыми. В рассказе «Среди
мертвых» показана необыкновенная любовь героини к умершему художни­ ку,
чью могилу она окружила заботой и на которой, в конце концов, замерза­ ет,
соединившись, т.о., в своём неземном чувстве со своим возлюбленным.

Впрочем, обнаруживая среди героев первых прозаических сборников Гиппиус
людей «символистского типа», занимавшихся поиском «новой красоты» и путей
духовного преображения человека, критики замечали и отчётливые следы
влияния Достоевского. Так, в рассказе «Зеркала» герои имеют своих
прототипов среди персонажей произведений Достоевского. Главная героиня
повествует, как она «всё хотела сделать что­нибудь великое, но такое…
беспримерное. А потом вижу, что не могу - и думаю: дай что­нибудь дурное
сделаю, но очень, очень дурное, до дна дурное…», «Знайте, что обижать ничуть
не плохо». В новелле «Златоцвет» (1896) рассматривается убийство по
«идейным» мотивам во имя полного освобождения героя: «Она должна
умереть… С ней умрёт всё - и он, Звягин, будет свободен от любви, и от
ненависти, и от всех мыслей о ней». Размышления об убийстве перемежаются
спорами о красоте, свободе личности, об Оскаре Уайльде и т.д. Гиппиус не
копировала слепо, а заново переосмысливала русскую классику, помещая своих
героев в атмосферу произведений Достоевского.

Основными мотивами ранней поэзии Гиппиус критики начала XX века
считали «проклятия скучной реальности», «прославление мира фанта­
зии», поиск «новой нездешней красоты». Характерный для символистской
литературы конфликт между болезненным ощущением внутричеловеческой
разобщенности и, одновременно, стремлением к одиночеству присутствовал и в
раннем творчестве Гиппиус, отмеченном этическим и эстетическим макси­
мализмом. Подлинная поэзия, считала Гиппиус, сводится к «тройной
бездонности» мира, трем темам - «о человеке, любви и смерти». Она
мечтала о «примирении любви и вечности», но объединяющую роль отводила
смерти, которая только и может спасти любовь от всего преходящего.
Подобного рода раздумья на «вечные темы», определившие тональность мно­
гих стихов Гиппиус 1900 годов, господствовали и в двух первых книгах прозы
Гиппиус, основными темами которых были «утверждение истинности лишь
интуитивного начала жизни, красоты во всех её проявлениях и противоречиях и
лжи во имя некоей высокой истины».

«Третья книга рассказов» (1902) Гиппиус вызвала существенный резонанс;
критика в связи с этим сборником заговорила о «болезненной странности»
автора, «мистическом тумане», концепции метафизики любви «на фоне духов­
ных сумерек людей… ещё не способных её осознать». Формула «любви и стра­
дания» по Гиппиус (согласно «Энциклопедии Кирилла и Мефодия») соотно­
сится со «Смыслом любви» В.С.Соловьева и несёт в себе основную идею:
любить не для себя, не для счастья и «присвоения», а для обретения в «Я»
бесконечности. «Выразить и отдать всю душу», идти до конца в любом опыте, в
том числе в экспериментировании с собой и людьми, - вот основные её
жизненные установки.
Заметным событием в литературной жизни России начала XX века
стал выход первого сборника стихотворений З.Гиппиус в 1904 году.
Критика отме тила здесь «мотивы трагической замкнутости, отрешённости от
мира, волевого самоутверждения личности». Единомышленники отмечали и
особую манеру «поэтического письма, недоговоренности, иносказания, намека,
умолчания», манеру извлекать «певучие аккорды отвлеченности» из «немого
пианино», - как назвал это И.Анненский. Последний считал, что «ни один
мужчина никог­ да не посмел бы одеть абстракции таким очарованием», и что в
этой книге наи­ лучшим образом воплотилась «вся 15­летняя история…
лирического модерниз ма» в России.

Некоторые исследователи считали, что творчество Гиппиус отличает
«характерная неженственность»; в её стихах «всё крупно, сильно, без
частностей и мелочей. Живая, острая мысль, переплетенная со сложными
эмоциями, вырывается из стихов в поисках духовной целостности и
обретения гармонического идеала».
Другие предостерегали от однозначных оценок: «Когда задумываешься, где у
Гиппиус сокровенное, где необходимый стержень, вкруг которого обрастает
творчество, где ­ «лицо», то чувствуешь: у этого поэта, может быть, как
ни у кого другого, нет единого лица, а есть ­ множество…», ­ писал Р.Гуль.
Писатель И.Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую
открытой эмоциональности и часто построенную на использовании
оксюморонов, называл её поэзию «электрическими стихами».
В.Ходасевич, рецензируя «Сияния», говорил о «своеобразном внутреннем
борении поэтической души с непоэтическим умом».
Выдающимся мастером стиха считали её В.Я.Брюсов и И.Ф.Анненский,
восхищавшиеся виртуозностью формы, ритмическим богатством и «певучей
отвлечённостью» лирики Гиппиус конца 1890­х ­1900­х годов.

В 1910 году вышел второй сборник стихов Гиппиус «Собрание стихов. Кн.2.
1903­1909», во многом созвучный первому; его основной темой стал
«душевный разлад человека, во всём ищущего высшего смысла, божественно­
го оправдания низкого земного существования». Два романа неоконченной
трилогии, «Чёртова кукла» (1911) и «Роман­царевич» (1912), встретили
неприятие критики, отметившей «слабое художественное воплощение». В пер­
вом романе были даны шаржированные портреты А.Блока и Вяч.Иванова, а
главному герою противостояли «просветлённые лики» участников триумвира­
та Мережковских и Философова. Другой роман был целиком посвящён вопро­
сам богоискательства и был, по оценке Р.В.Иванова­Разумника, «нудным и тя­
гучим продолжением никому не нужной „Чёртовой куклы“». О романах «Но­
вый энциклопедический словарь» писал: «Гиппиус оригинальнее как автор
стихов, чем как автор рассказов и повестей. Всегда внимательно обдуманные,
часто ставящие интересные вопросы, не лишенные меткой наблюдательности,
рассказы и повести Гиппиус в то же время несколько надуманы, чужды свежес­
ти вдохновения, не показывают настоящего знания жизни. Герои Гиппиус го­
ворят интересные слова, попадают в сложные коллизии, но не живут перед чи­
тателем; большинство их ­ только олицетворение отвлечённых идей, а некото­
рые ­ не более, как искусно сработанные марионетки, приводимые в движение
рукою автора, а не силой своих внутренних психологических переживаний».

Сборник «Последние стихи. 1914-1918» (1918 г.) подвёл черту под актив­
ным поэтическим творчеством Гиппиус, хотя за границей вышли ещё два её
поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и
«Сияния» (Париж, 1939).
В произведениях 1920­х годов преобладала эсхатологическая нота
(«Рос­ сия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на
развали­ нах рухнувшей культуры бушует озверение», - согласно
энциклопедии «Кругосвет»).
В качестве авторской хроники «телесного и духовного умирания старого ми­
ра» Гиппиус оставила дневники, воспринимавшиеся ею как уникальный
литературный жанр, позволяющий запечатлеть «само течение жизни»,
зафиксировать «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки
смогли бы восстановить достоверную картину трагических событий.

В сборниках рассказов Гиппиус «Алый меч» (1906) и «Чёрное по
белому» (1908) исследователи отметили «туманно­импрессионистическую
манеру» автора, постановку проблем богоискательства, любви и пола
(«Влюблен­ ные», «Вечная «женскость», «Двое – один); снова отметили
влияние Достоевского («Иван Иванович и черт»).
В 1900­х годах Гиппиус заявила о себе и как драматург: ею была написана
пьеса «Святая кровь» (1900), которая вошла в третью книгу рассказов.
Созданная в соавторстве с Д.Мережковским и Д.Философовым пьеса «Маков
цвет» вышла в 1908 году и явилась откликом на революционные события
1905­1907 годов.
Самым удачным драматическим произведением Гиппиус считается
«Зелёное кольцо» (1916); эта пьеса, посвящённая людям «завтрашнего дня»,
была поставлена Вс.Э. Мейерхольдом в Александринском театре.

Важное место в творчестве З.Гиппиус занимает ее деятельность
в качестве литературного критика. Свои статьи она публиковала сначала
в «Новом пути», затем в «Весах» и «Русской мысли» (в основном, под псев­
донимом Антон Крайний). Если верить «Новому энциклопедическому
словарю», её суждения отличались как «большою вдумчивостью», так и
«крайнею резкостью и порою недостатком беспристрастия».
Так, А.Чехов в оценке З.Гиппиус – писатель «охлаждения сердца ко
всему живому», и те, кого он сможет увлечь, «пойдут давиться, стреляться и
то­ питься». «Чехов, – писала З.Гиппиус в статье «О пошлости», – не знает
ни­ чего; в его душе черт поселился прочно, сплетясь с живыми отраженьями
мира; а Чехов даже не подозревает, что черт существует, и конечно, не ему
отделить в сознании живое от мертвого. И он тяжело и устало скучает».
По её мнению, время Максима Горького прошло, он – «отживший худож­
ник». «Стихи о Прекрасной Даме» А.Блока, по утверждению критика,
«нехудожественны, неудачны», в них сквозит «русалочий холод».

Ненависть к Октябрьской революции заставила Гиппиус порвать с теми из
бывших друзей, кто принял её, - с А.Блоком, В.Брюсовым, А.Белым. История
этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к нему,
составила суть мемуарного цикла Гиппиус «Живые лица» (1925). Революция (в
противоположность Блоку, увидевшему в ней очистительную метель) была
описана ею как «тягучее удушье» однообразных дней, «скука потрясающая» и
вместе с тем, «чудовищность», вызывавшая одно желание: «ослепнуть и
оглохнуть». В происходящем Гиппиус усматривала торжество «Громадного
Безумия» и считала крайне важным сохранить позицию «здравого ума и твердой
памяти».
Творчество Гиппиус в годы эмиграции (согласно энциклопедии «Кругосвет»)
«начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в
состоянии работать вдали от России»: в её душе воцаряется «тяжелый холод»,
она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в
последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938), где преобладают мотивы
горечи, разочарования, одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо».
Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменя­
ются декларациями неприятия насилия и зла.

Презентация подготовлена
Голдаевской Валентиной Анатольевной,
учителем русского языка и литературы
ГБОУ г. Москвы «Школа № 1499
имени Героя Советского Союза
Ивана Архиповича Докукина

Аннотация
Сегодня ее назвали бы гей-иконой. И она, пожалуй, не стала бы возражать. В Серебряный век о ней говорили: «Декадентская мадонна», – раздраженно восхищенно добавляя: «Дьяволица!». В Зинаиде Гиппиус кипел дьявольски святой (или свято дьявольский) коктейль, благодаря которому в том числе она оказалась талантливейшим мистификатором и режиссером судьбы.

Брак 52-летней выдержки
– Ты еще спишь? А уж муж пришел. Вставай! – будила мама.
– Муж? Какое удивление!
Брак совершился незаметно, как бы походя. Девятнадцатилетняя Зинаида Гиппиус наутро даже не вспомнила, что вышла замуж. При этом семейный союз оказался сверхпрочным: 52 года ни на один день они не разлучались.
Знакомство с Мережковским было коротким – несколько последних дней июня, когда Гиппиус приехала в Боржоми, и первые десять дней июля. Одиннадцатого июля уже наступила перемена в их отношениях.
Танцевальный вечер, в зале темно, душно, а ночь удивительная, светлая, прохладная, деревья в парке – серебряные от луны. Зинаида с выпускником филологического факультета Дмитрием Мережковским все дальше уходили по парковой аллее от звуков музыки, страстно обсуждая скорбные стихи друга Мережковского Надсона, популярного тогда поэта, молодого офицера, умершего в двадцать с лишним лет от туберкулеза. О чем бы ни говорил Дмитрий, его суждения приводили девушку в восторг, образность речей покоряла. Серьезный молодой человек с энциклопедическими знаниями умел говорить «интересно об интересном».
Рассуждения о высоком плавно перетекли в разговор о том, как они поженятся. После, не единожды вспоминая этот вечер, особенно во время размолвок, которых случалось немало, Гиппиус спрашивала себя, уж не из кокетства ли она ему не возражала и действительно ли хотела замуж?
Ведь предложения руки и сердца ей поступали не раз, и не однажды она бывала влюблена. Впервые это случилось в 16 лет. Героем волнений оказался талантливый и красивый скрипач, активно проявлявший интерес к юной особе. Правда, тогда он еще не знал, что смертельно болен туберкулезом, в отличие от матери Зины, которая была против развития каких-либо отношений и стремительно увезла дочь из Тифлиса.
Летом в Боржоми, где отдыхала семья Гиппиус, молодежь сходила с ума от высокой, статной девушки с золотистыми волосами и изумрудными глазами. Зинаида любила танцевать, увлекалась музыкой, живописью, верховой ездой. И, конечно, сочинительством: вела дневник, писала стихи.
Последующие влюбленности вызывали отчаяние у начитанной барышни. В своем дневнике она писала: «Я в него влюблена, но я же вижу, что он дурак».
Мережковский был ни на кого не похож. Вернувшись в тот вечер с прогулки, Зинаида смотрелась растерянно, а потому без обиняков заявила: «Мережковский сделал мне предложение».
– Как, и он? – засмеялась ее тетя Вера, зная, сколько тогда было у Зины женихов.
– Что же ты ему ответила? – спросила мама.
– Я? Ничего, да он и не спрашивал ответа!
Следующий день – снова встреча с Мережковским и продолжение разговора как ни в чем не бывало. В пору ухаживаний 23-летний Мережковский был заразительно веселым с не злой, а больше детской насмешливостью. Рассказывал о Петербурге и своих путешествиях, о семье, о том, как отец проверял его на талант.
Родился Дмитрий Сергеевич в семье образованного чиновника, не чуждого литературе. И в юные годы, когда Мережковский стал писать стихи, отец, человек фундаментальный, решил проверить: есть ли на что делать ставку или это обыкновенное бумагомарание. Он отправился с юным Дмитрием к Федору Михайловичу Достоевскому. Незадолго до смерти писателя. Квартира оказалась завалена «Братьями Карамазовыми», бледный Достоевский, выслушав вирши юного рифмоплета, произнес: «Плохо, никуда не годно. Чтобы писать, страдать надо. Страдать!»
«Ну, Федор Михайлович, – заявил отец, – пусть тогда лучше не пишет, лишь бы не страдал. Зачем ему это?»
Но не послушался Дмитрий Сергеевич ни отца, ни Достоевского. В жизни ему выпало и писать много, и страдать.
Хотя он не единожды бывал в гостях у Гиппиус, но никакого официального объявления о будущей свадьбе не звучало. Зинаида с Дмитрием считали всякие свадьбы и пиры слишком буржуазными, все должно быть проще без белых платьев и вуалей.
Венчание назначили на 8 января 1889 года. В Тифлисе стояло солнечное и холодное утро. Зинаида отправились с мамой в ближайшую к дому Михайловскую церковь, как на прогулку. На невесте – костюм темно-стального цвета, такая же маленькая шляпа на розовой подкладке. Дорогой мама взволнованно говорила: «Ты родилась 8-го, в день Михаила Архангела, с первым ударом соборного колокола в Михайловском соборе. Вот теперь и венчаться идешь 8-го и в церкви Михаила Архангела». Новобрачная ни на что не реагировала: была не то спокойна, не то в отупении. Ей казалось, что происходящее не слишком серьезно. Жених тоже выглядел по-будничному: в сюртуке и так называемой «николаевской» шинели с пелериной и бобровым воротником. Венчаться в шинели было неприлично, и он ее снял. Церемония прошла быстро: ни певчих, ни народа, а торжественное «жена да убоится мужа своего» незаметно растворилось под сводами церкви.
Затем молодожены пешком отправились домой к Гиппиус. Там их ждал обыкновенный завтрак. Правда, то ли мама, то ли тетка решили все-таки отметить хоть и не пышную, но свадьбу, и появилось шампанское. Стало веселее, грустила только мама в предчувствии разлуки. Затем гости – тетка и шаферы – ушли домой, и день прошел вполне обыденно. Зинаида с Дмитрием продолжали читать вчерашнюю книгу, потом обедали. Вечером случайно зашла ее бывшая гувернантка-француженка и чуть со стула не упала от неожиданности, когда мама, разливая чай, заметила мельком: «А Зина сегодня замуж вышла».
Мережковский ушел к себе в гостиницу довольно рано, а новобрачная легла спать и забыла, что замужем. Да так забыла, что на другое утро едва вспомнила, когда мама через дверь ей крикнула: «Муж пришел!»
Би- или гомо-?

В 1889 году после свадьбы они переезжают с мужем в Петербург, где Зинаида начинает активную литературную деятельность.
Своей золотисто-красной гривой волос, окутывавших до пят ее хрупкую фигурку, Гиппиус вводила мужчин в оцепенение. Зная это, она прятала такую роскошь в «козетку». «Общенье с ней, как вспых сена в засуху», – вспоминал популярный в то время литератор Андрей Белый. «…Красива? О, несомненно», – писал о Гиппиус литературный критик Сергей Маковский.
И она знала, что очень красива. И умела нравиться мужчинам. Внешне была воплощением слабости, нежности, женственности. Прехорошенькая девочка, наивная и кокетничавшая молодостью. С мужем в ожидании гостей она ложилась на ковер в гостиной и увлекалась игрой в дурачка или являлась всем с куклой-уткой на руках. Утка, по ее замыслу, символизировала разделение супругов, считавших пошлостью половую связь.
Так была ли в жизни Зинаиды настоящая любовь с горячими признаниями, клятвами и слезами, а не «комедия», которую она частенько разыгрывала? Может быть, ответ на этот вопрос – ее бурный роман в начале 1890-х сразу с двумя – поэтом-символистом Николаем Минским и драматургом и прозаиком Федором Червинским, университетским знакомым Мережковского? Минский любил ее страстно, а Гиппиус, по ее словам, была влюблена «в себя через него».
В 1894 году у Зинаиды Николаевны начались романтические отношения с Акимом Флексером, известным критиком, идеологом журнала «Северный вестник». Именно он первым напечатал стихи Гиппиус, которые ни одно издание не желало брать. Долгое сотрудничество постепенно переросло в дружбу, затем – в страсть.
« И без тебя я не умею жить... Мы отдали друг другу слишком много. И я прошу как милости у Бога, Чтоб научил он сердце не любить!»
«...Боже, как бы я хотела, чтобы вас все любили!.. Я смешала свою душу с вашей, и похвалы и хулы вам действуют на меня, как обращенные ко мне самой. Я не заметила, как все переменилось. Теперь хочу, чтобы все признали значительного человека, любящего меня...»
«...я хочу соединить концы жизни, сделать полный круг, хочу любви не той, какой она бывает, а... какой она должна быть и какая одна достойна нас с вами. Это не удовольствие, не счастье – это большой труд, не всякий на него способен. Но вы способны – и грех, и стыдно было бы такой дар Бога превратить во что-то веселое и ненужное...»
Чтобы понять любовь во всех ее проявлениях, нужно искать, влюбляться и влюблять в себя многих и разных людей, считала Гиппиус. Чувственность ее была не утолена. Разговоры в гостеприимном доме Мережковских с высокой, стройной хозяйкой с изумрудными глазами, с каскадом волос, быстрыми движениями, мелкими шажками, переходящими в скользящий бег, затягивались на всю ночь.
Зинаида увлекалась не только мужчинами, но и женщинами. О ней ходили слухи, что она бисексуалка (любит и мужчин, и женщин) или даже лесбиянка (любит представительниц своего пола). В конце 1890-х Гиппиус состояла в близких отношениях с английской баронессой Елизаветой фон Овербек. Та как композитор сотрудничала с Мережковским – написала музыку к переведенным им трагедиям Еврипида и Софокла, которые поставили в Александринском театре. Гиппиус посвятила баронессе несколько стихотворений.
Сегодня имя твое я скрою
И вслух – другим – не назову.
Но ты услышишь, что я с тобою,
Опять тобой – одной – живу.
На влажном небе Звезда огромней,
Дрожат – струясь – ея края.
И в ночь смотрю я, и сердце помнит,
Что эта ночь – твоя, твоя!
Дай вновь увидеть родныя очи,
Взглянуть в их глубь – и ширь – и синь.
Земное сердце великой Ночью
В его тоске – о, не покинь!
И все жаднее, все неуклонней
Оно зовет – одну – тебя.
Возьми же сердце мое в ладони,
Согрей – утешь – утешь, любя...
«О, если б совсем потерять эту возможность сладострастной грязи, которая, знаю, таится во мне, которую я даже не понимаю, ибо я ведь и при сладострастии, при всей чувственности – не хочу определенной формы любви», – театрально восклицала Гиппиус.
На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 года Зинаида предстает пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности».
В одном из рассказов «Ты – ты» Гиппиус изобразила неожиданную встречу своего героя со случайной, казалось бы, девушкой. В ней он узнает ту подругу, которая была ему послана свыше. В ресторане в Ницце, где он сидит за ужином, вдруг появляется группа ряженых в масках, среди которых Мартынов находит свою избранницу: «Засмотрелся на худенькие стройные руки, на глаза, сверкавшие из розового бархата. Они тоже глядели на меня, эти глаза. Но вот она медленно подняла маску… Только что это случилось – я понял, почему не мог от нее оторваться: потому что был влюблен, да, влюблен, именно влюблен, именно в нее, и ни в кого больше. Именно она и была тайной радостью, которой я все время ждал. Мне казалось, что я уже видел где-то ее лицо: должно быть, оно мне снилось». И она ему отвечает: «Я тебя давно знаю, давно… люблю». Предначертанная свыше встреча состоялась. Узнавание произошло.
Подобно незрелому подростку Гиппиус пыталась соединить два аспекта любви, но любая попытка остановиться на чистоте и невинности этого чувства натыкалась на его греховность. В поисках «огня и чистоты» она увлекалась не единожды.
Одним из неудачных экспериментов по обретению «плоти и красы мира» стал молодой профессор духовной Академии Антон Карташев. Умный, странноватый, говорливый.
У Гиппиус мелькнула мысль: а ведь этот чудаковатый, как будто жаждущий культуры – девственник! Он сохранил старое святое, не выбросил его на улицу. Девственность Карташева должна была, по мнению Гиппиус, примирить ее искания любви. И ее теория практически нашла подтверждение: Гиппиус поцеловала Карташева, тот попросил помолиться за него. Эта просьба доказывала чистоту его любви. Но счастье длилось недолго. Вскоре Гиппиус испытала горькое разочарование: чистота любви Карташева (в 1917 году он станет министром вероисповеданий Временного правительства) сменилась страстью. Прощаясь на темном пороге ее квартиры, он уже не попросил молиться, а стал жадно ее целовать. Очередной опыт оказался неудачным.
Ее поиски любви на стороне не означают, что она не любила своего мужа. С Дмитрием Мережковским отношения были платоническими, пропитанными метафизикой. Не раз говорили оба, что их встреча носила мистический характер и была предопределена свыше. Нерушимый союз Гиппиус с Мережковским не разбило ни одно из ее увлечений. Может, потому, что, быстро приобретая власть над влюбленными в нее, она никогда не могла до конца отдаться любви?
Мережковский на всю жизнь стал для нее спутником, другом, соратником, как и она для него. «Я люблю Д.С. – вы лучше других знаете, как – без него я не могла бы жить двух дней, он необходим мне как воздух».
Большинство из их окружения недоумевали: как этот маленький человек, хрупкий, ниже ростом, чем его жена, сильно грассировавший, – он не производил впечатления мощного творца или мыслителя, мог удерживать рядом с собой столь экстравагантную даму? Не знали эти актеры, писатели, поэты, какие ураганы бушевали в его душе. Он много писал о любви, но внешне производил впечатление человека бесстрастного.
Гиппиус же, не ощутившая эмоциональной стороны взаимоотношений, любила Любовь вообще. В своем дневнике она рассуждает: «Зачем же я вечно иду к Любви? Я не знаю; может быть, это все потому, что никто из них меня в сущности не любил? У Дмитрия Сергеевича тоже не такая, не «моя» любовь. Господи, как я люблю какую-то Любовь».
Зинаида считала Мережковского неравным себе: он в высшей степени духовен, она же телесна и чувственна. Как избавиться от «сладострастной грязи» в телесной любви? Зачем люди столько внимания обращают на тело?
Но Гиппиус была еще и философом. Для философа характерен взгляд со стороны: не только любить, но и размышлять над тем, что есть это чувство. Тема любви – главная в дневниках Гиппиус с 1893 по 1904 год. Да и о чем еще может писать молодая женщина? Разумеется, есть в них и обычное кокетство. Но многие рассуждения совершенно противоречат представлению о том, что должно быть в дневнике красивой, окруженной поклонниками дамы. Гиппиус много пишет о «нетрадиционной» любви. Она считает, что природа человека бисексуальна. Мужское и женское начала не разделены сообразно полу. То есть в одном – больше мужского, в другом – женского, поэтому интуитивно каждый чувствует в другом нечто себе близкое, хотя, может быть, и в иной степени. Личность при таком рассмотрении предстает андрогинной. Причем мужские типы писательница изображает чаще всего упрощенно, женские же, напротив, выписывает тонко и с любовью. Своим героиням по-женски сочувствует, идет ли речь о революционерке-народнице в «Роман-царевиче» или об актрисе с изломанной судьбой в «Победителях», о неприкаянной сиротине из «воспитательного дома» в «Простой жизни», или о юной японке, уступающей любовным притязаниям своего русского приемного отца в «Японочке».
При этом в реальной жизни Зинаида Николаевна проявляла себя так, словно презирала женские умственные и моральные качества. Она провоцировала знакомых женщин на зависть, вражду, сплетни – и преуспела в этом. Ее ироничные оценки, болезненные для впечатлительных творческих натур, ее знаменитую золотую лорнетку, которую она наводила на собеседника, будто прицеливаясь, не могли простить ей спустя многие годы, даже после ее смерти.
– Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уж когда-то в Петербурге на такой вечер приглашали, Мариэтта Шагинян, кажется. По телефону. Я ей и ответила: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь».
Свое лицедейство она признает в знаменитых «змеиных» мотивах:
…Она шершавая, она колючая,
Она холодная, она змея.
Меня изранила противно-жгучая
Ее коленчатая чешуя.
(…) И эта мертвая, и эта черная,
И эта страшная – моя душа!
Этот образ искусно строился и внедрялся в сознание современников. Гиппиус тщательно продумывала свое социальное и литературное поведение, сводившееся к смене разных ролей.
Гермафродит?

Многие современники считали ее гермафродитом. «В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе – я больше мужчина, в моем теле – я больше женщина. Но они так слиты, что я ничего не знаю», – писала она о себе. На протяжении жизни Гиппиус со свойственным ей аскетизмом пыталась отречься от женственности как от ненужной слабости. Природа действительно наделила ее аналитическим, мужским складом ума. По словам современников, Гиппиус поражала пронзительно острыми умозаключениями, сознанием и даже культом своей исключительности. Кстати, чаще всего стихи она писала от лица мужчины, а свои статьи подписывала многочисленными псевдонимами, как правило, мужскими (самый известный – Антон Крайний). С удовольствием Зинаида Николаевна шокировала публику, появляясь одетой по-мужски чрезвычайно экстравагантно. Она не боялась мужских нарядов – курточки, бантики, мальчик-паж, что по тем временам было неслыханной дерзостью.
В камзоле и панталонах, полулежащей на стуле, длинные скрещенные ноги вытянуты по диагонали холста, отчего вся фигура кажется более удлиненной, изображена она на знаменитом портрете Льва Бакста. На бледном лице, окаймленном белым жабо, под узкими резко очерченными бровями – чуть насмешливо и презрительно смотрящие глаза, тонкие губы, которые она всегда ярко красила. Ей хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять. («Люблю я себя, как Бога», – писала она в раннем стихотворении «Посвящение»).
Кстати, в те времена, в конце XIX века, не был принят такой обильный макияж. А Зинаида румянилась и белилась густо, откровенно, как делают актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивая некую искусственность.
Она часто фотографировалась с сигаретой в руках. Курила много и охотно. Тем самым постоянно заявляя двуполость Любви. При этом о своих глубоко верующих сестрах – Анне, Татьяне и Наталье вполне по-женски замечала: «…очень красивые, однако аскетического типа. Ни одна не помышляла о замужестве».
О семейной паре Мережковских ходило много странных разговоров. Владимир Соловьев выразил мнение о Гиппиус большинства современников следующим образом:
Я – молодая сатиресса,
Я – бес.
Я вся живу для интереса
Телес.
Таю под юбкою копыта
И хвост...
Посмотрит кто на них сердито
– Прохвост!
В ночь под Чистый четверг 1901 года Дмитрий Мережковский, Дмитрий Философов и она в импровизированных «священнических» одеяниях приобщали друг друга хлебом и вином на «тайной вечере», знаменовавшей основание «церкви Трех», которая представлялась им началом нового вселенского единства, новой эры божественного откровения миру.
И я такая добрая,
Влюблюсь – так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
Трагизм однополой любви ясно проступает в отношениях Гиппиус с Философовым, который был гомосексуалистом. Это видно из его письма к ней: «…При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом…». Гиппиус называла Философова Димой, а он звал ее Мережковской. Тем не менее этот человек остался знаковым в ее судьбе. По прошествии десятилетий одно из последних стихотворений она посвящает ему:
Когда-то было, меня любила
Его Психея, его Любовь.
Но он не ведал, что Дух поведал
Ему про это – не плоть и кровь.
Своим обманом он счел Психею,
Своею правдой лишь плоть и кровь.
Пошел за ними, а не за нею,
Надеясь с ними найти Любовь.
Но потерял он свою Психею,
И то, что было, – не будет вновь.
Ушла Психея, и вместе с нею
Я потеряла его любовь.
Но это не мешало им жить втроем: супруги Мережковские и литературный критик Философов. В знаменитом доме Мурузи, на углу Литейного и Пантелеймоновской, сложился особый ритуал такого существования. Наряду с «браком» Мережковских и Философова там же сложился и другой «троичный союз». Его «супругами» стали две младшие сестры Зинаиды Николаевны – Татьяна и Наталья и Карташев.
Увлекающийся Мережковский считал, что эти новые семейные образования станут являть собой зародыш «тройственного устройства мира», так называемого Царства Третьего Завета, которое должно прийти на смену христианству. На житейском же уровне они рассчитывали создать своего рода общину, интеллектуальную мини-коммуну, в которой сочетались бы интимная связь ее членов и близость их мировоззрений.
Образование триады, или, как ее называли, «святой троицы», было вызовом обществу. Совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем. Потом к ним присоединился их секретарь Злобин, который около тридцати лет прожил с ними, написав замечательную книгу о Гиппиус «Тяжелая душа», а также замечательные стихи памяти Мережковского и Гиппиус.
Вообще в России Серебряного века гомосексуализм находился на уровне идейного течения. В начале XX века однополая любовь среди художественной элиты считалась модной. Их современник, питерский художник Александр Бенуа удивлялся: «Особенно меня поражало, что те из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам «однополой любви», теперь совершенно этого не скрывали и даже говорили о том с оттенком какой-то пропаганды…»
Стакан наполовину пуст или полон?

Дмитрий Сергеевич Мережковский до старости не без удовольствия говаривал, что он, «благодарение Богу, никого не убил и никого не родил». Вяч. Иванов со свойственной ему парадоксальностью заявлял, что Гиппиус и в браке «на самом деле девушка, ибо никогда не могла отдаться мужчине, как бы ни любила его. (…) И в этом для нее – драма, ибо она женщина нежная и страстная. Мать по призванию».
Характерно, что Гиппиус, с первого дня принявшая установку супруга, никогда не обсуждала эту сторону их совместной жизни.
Необычность брака подчеркивается тем, что объединил он людей не просто разных, а противоположных по складу характера. Несмотря на то, что Зинаида Николаевна постоянно носила психологическую маску манерной, изломанной, «эстетной» светской дамы, хозяйки популярных салонов (в старости она, шутя, называла себя «бабушкой русского декадентства»), в ней было много земного, плотского. Именно материнское горе молодой горничной Мережковских – Паши побудило двадцатилетнюю Зинаиду написать первый рассказ – «Простая жизнь». А еще через двадцать лет описание юной матери над могилкой первенца пронзительной нотой завершит ее роман о революционерах.
« – Что ж это… Илюшечка… Кудрявенький. Черепочки теперь… Куда теперь?
А сторожиха все тянет за рукав.
– Пойдем, милая, пойдем… Христос с ним. Пойдем, чайку попьем, вспомянем. Пойдем-ка скорее.
Голубая круглая чаша над ними, над светлым кладбищем, над серой церковью бревенчатой, – голубая чаша такая чистая, такая ласковая. Обещание весны такое верное.
…Рядом со свежим сырым горбиком – другие горбики, большие и малые, тесно-тесно; желтая мертвая трава на них, а между, по местам, снежок белеется. И еще что-то белеется середь темных комков земли.
– Это что же такое, тетенька? – говорит Машка, приглядываясь. – Словно, кости…
– Черепочки это, милая, черепочки… Тоже, видно, младенчик был… Этого у нас много…»
Горе матерей становится одной из главных тем для Гиппиус в годы первой мировой войны. Материнское начало у нее находит не только трагическое выражение. Перед революцией большой успех имела ее пьеса «Зеленое кольцо», которая родилась из живого общения с петербургскими гимназистами. В 1914-1916 годах каждое воскресенье у Зинаиды собирался кружок подростков (до сорока человек за раз). «Люблю умных и настоящих и равнодушно забываю ненужных», – говорила она по этому поводу.
Список молодых литераторов, которые вышли в свет через ее квартиру, вмещает множество ярких и известных имен.
«Как друг, как товарищ, как соучастник в радости и горе Зинаида Николаевна была неповторима. Ее заботливость простиралась на состояние вашей обуви, на дефекты вашего белья… Живые конкретные детали в жизни ближнего всегда ее занимали… – вспоминал литературный и театральный критик Аким Волынский. – Из всех женщин, которых я встречал в жизни, самая необыкновенная была Зинаида Гиппиус».
Она хотела казаться тем, чем в действительности не была. Наедине с собеседником, с глазу на глаз она становилась человеком ко всему открытым, ни в чем, в сущности, не уверенным и с какой-то неутолимой жаждой, с непогрешимым слухом ко всему.
Зинаида происходила по отцу из немецких дворян, но те уже триста лет жили в России, по матери была внучкой Василия Степанова, полицмейстера Екатеринбурга. Родилась в 1869 году в городке Белове Тульской губернии, куда приехал ее отец после окончания юридического факультета Московского университета. Они постоянно переезжали с места на место, следуя за служебными перестановками отца. Девочка не смогла доучиться в гимназии Фишера в Москве, причиной стал внезапно открывшийся туберкулез, и родители увезли ее в Крым, а затем в Тифлис. Из-за болезни легких Гиппиус не получила систематического образования. Жила с матерью в Ялте и на Кавказе.
Она говорила: «Вы так не знаете Россию, как я знаю», «Я знаю, как пахнет в третьем классе…».
И Родины не стало

Властью тьмы, царством дьявола назвала Гиппиус Октябрьский переворот. «Расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими – и варварскими – войсками. Бежать некуда. Родины нет». Ненависть к революции заставила Зинаиду порвать с Блоком, Брюсовым, Андреем Белым.
Мережковские, в отличие от большинства отечественных деятелей культуры, отрицательно восприняли вступление России в Первую мировую. В этом она близко сходится со своим заклятым литературным и идейным врагом – Владимиром Маяковским. Со второй половины 1917 года и до конца 1919-го Мережковские жили в Петрограде, в центре развивавшихся событий. Дневники Гиппиус день за днем отражают трагическую картину происходившего: «собачину» продают на рынке спекулянты из-под полы. Стоит 50 рублей за фунт. Дохлая мышь стоит два рубля и т.д.
Мережковские надеялись на свержение большевистского режима, но после поражения генерала Юденича под Петроградом решили бежать в Европу. «…Как бы узнать, что нет надежды…», – напишет она.
Вместе с ближайшим другом Философовым и секретарем В. А. Злобиным Мережковские покинули Петроград якобы для чтения лекций в красноармейских частях Гомеля. В феврале 1920-го перебрались в Варшаву. Там они развили бурную деятельность, организовали газету, строили планы по освобождению России от большевиков. Понадобилось два года для понимания тщетности задуманного. В 1922 году Мережковские обосновались в Париже. Философов, проживший с ними около 15 лет, до конца жизни оставался в Варшаве.
С 1925 года парижская квартира Гиппиус стала одним из самых притягательных мест русской культурной жизни. Там возобновились литературные воскресенья, а с 1927-го – регулярные писательско-религиозно-философские заседания «Зеленая лампа». Там они восстановили знакомство с К. Бальмонтом, И. Буниным, А. Куприным, Н. Бердяевым, Вячеславом Ивановым. На Бунина при первой же встрече она произвела неизгладимое впечатление: «Удивительной худобы, ангел в белоснежном одеянии и с золотистыми распущенными волосами, вдоль обнаженных рук которого падало до самого полу что-то вроде не то рукавов, не то крыльев».
Несмотря на то, что в эмиграции они не могли себе позволить жить на широкую ногу, как в Питере, но покупка духов и перчаток всегда была на первом месте. В Париже она уже не могла называться законодательницей моды. Но интереса к красивой экстравагантной одежде не теряла. Даже в 50 лет она отличалась смелостью в выборе платьев: очень любила прозрачные. Эпатировала публику появлением то в белом с ног до головы, то в черном. Ее последними были старый дипломат Лорис-Меликов и поэт Мамченко.
Она верна своей манере высказываться наперекор общепринятым суждениям, сражать противника злыми репликами, проявлять участие к человеческим судьбам. До последнего Гиппиус поддерживала благотворительные вечера, например для того, чтобы помочь деньгами Бальмонту, чья мама была тяжело больна. Старшая сестра Гиппиус, Анна, также активно участвует в жизни русской православной общины в Париже. Сын двоюродной сестры Зинаиды Николаевны, священник Димитрий Клепинин во время немецкой оккупации вместе с матерью Марией (Скобцовой) спас от гибели десятки еврейских семей. За это в феврале 1944 года он принял мученическую смерть в концлагере.
Вообще 40-е годы были горькими не только в мировой истории, но и в судьбе Зинаиды Николаевны. В 1940 году она потеряла Философова, а 9 декабря 1941-го в оккупированной немцами Франции – своего супруга. Дмитрий Мережковский прожил 76 лет.
Она очень тяжело пережила его кончину. Даже пыталась покончить с собой. «Я умерла, осталось умереть только телу», – повторяла Гиппиус. История литературы, пожалуй, не знает второго подобного случая, когда два человека составляли в такой степени одно. Они оба признавались, что не знают, где начинаются его мысли, а где заканчиваются ее. Мережковский оставил 24 тома своих произведений. Любовь? Творческий союз? Духовная общность? В книге «Дмитрий Мережковский» она написала: «Связанность наших жизней».
До сих пор не утихают споры, кто в этой паре был главным? Внешне они поразительно не подходили друг к другу. Он – маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем, полуседая, вольно растущая борода и легкое взвизгивание, когда раздражался. Держался с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческиx философов. А рядом с ним – соблазнительная, нарядная особа с выразительной внешностью.
Зинаида Николаевна была душой союза. Очень многие идеи мужу подсказывала именно она, а он их развивал и обнародовал.
Четкий, продуманный уклад семьи, дома тоже был на ней. Мережковский всегда утром работал, гулял, потом опять работал. Она говорила, что в его характере удивляло полное отсутствие лени. Он даже не понимал, что это такое. Сама она ценила время не меньше.
Оставшись одна, Гиппиус написала книгу «Дмитрий Мережковский», что далось ей непросто. У нее отнялась правая рука. Последняя запись в дневнике: «Как Бог мудр и справедлив».
Самым последним ее другом стала кошка. Она всегда сидела на коленях Зинаиды Николаевны. Та привыкла к ней и, умирая, уже не открывая глаз, все искала ее руками.
Вечером 1 сентября 1945 года отец Василий Зеньковский причастил Гиппиус. Она мало что понимала, но причастие проглотила.
9 сентября Зинаида Николаевна сидела в кровати, ей было трудно дышать. Вдруг в ее невидящих глазах вспыхнул свет. Она посмотрела, как в былые годы, во взгляде бесконечные нежность и благодарность. Две слезы стекли по щекам. На пороге старости поэтесса признавалась:
…Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.
Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда – ни для чего,
Как ни над чем смеются дети…
Своим эпатажем, придумыванием сенсаций она добилась того, чтобы о ней до сих пор говорили как о тайне. Она прекрасно понимала, что все кривотолки – порой самого скандального свойства продолжатся и после ее смерти. Даже официальный запрет советской цензуры на изучение творческого наследия Гиппиус до начала 90-х годов, кажется, состоялся тоже благодаря ее плану.

Зинаида Гиппиус - одна из центральных фигур поэзии и прозы Серебряного века, религиозного Возрождения начала века и литературы русского зарубежья, чьи наиболее интересные произведения появились именно в эмиграции. Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 20 ноября 1869 года в Белёве Тульской области в немецкой дворянской семье юриста. Из-за работы отца семья часто меняла место жительства, и девочка училась во многих школах.
С детства Зина увлекалась поэзией и живописью, любила прогулки верхом. В 1888 году Гиппиус встретила своего будущего мужа Дмитрия Мережковского. В этом же году она начала печатать в «Северном вестнике» свои стихи и романы.
Гиппиус стояла у истоков русского символизма. Вместе с мужем они основали Религиозно-Философское Общество в Петербурге.
Позже выходят сборники рассказов Гиппиус на философские темы – «Алый меч», «Лунные муравьи». В 1911 году был написан роман «Чёртова кукла».
Пишет поэтесса и эссе, чаще всего под псевдонимом Антон Крайний, хотя использует и другие имена Лев Пущин, Товарищ Герман, Роман Аренский, Антон Кирша, Никита Вечер.
После Октябрьской революции Гиппиус с мужем эмигрирует в Париж и в последующем сборнике стихов резко осуждает новый строй России.
Зинаида Гиппиус умерла в Париже 9 сентября 1945 года. Похоронена рядом с мужем на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Небеса унылы и низки,
Но я знаю - дух мой высок.
Мы с тобой так странно близки,
И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога,
Она меня к смерти ведет.
Но люблю я себя, как Бога,-
Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану,
Начну малодушно роптать,
Если я на себя восстану
И счастья осмелюсь желать,-

Не покинь меня без возврата
В туманные, трудные дни.
Умоляю, слабого брата
Утешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки,
Мы оба идем на восток.
Небеса злорадны и низки,
Но я верю - дух наш высок.
1894

ЛЮБОВЬ - ОДНА

Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь - одна.

Мы негодуем иль играем,
Иль лжем - но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна - любовь одна.

Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь... И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.

Лишь в неизменном - бесконечность,
Лишь в постоянном - глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.

Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа - верна,
И любим мы одной любовью...
Любовь одна, как смерть одна.
1896

ПРЕДЕЛ

Д.В.Философову

Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья,-
Но и трепещет оно и боится,
Что ожидание - может свершиться...
Полностью жизни принять мы не смеем,
Тяжести счастья поднять не умеем,
Звуков хотим,- но созвучий боимся,
Праздным желаньем пределов томимся,
Вечно их любим, вечно страдая,-
И умираем, не достигая...
1901

Б. Б[угаев]у

"...И не мог совершить там
никакого чуда..."

Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу, не меряю.
Я лишь дрожу пред вечною потерею:
Кем не владеет Бог - владеет Рок.
Ты был на перекрестке трех дорог,-
И ты не стал лицом к Его преддверию...
Он удивился твоему неверию
И чуда над тобой свершить не мог.

Он отошел в соседние селения...
Не поздно, близок Он, бежим, бежим!
И, если хочешь,- первый перед Ним
С бездумной верою склоню колени я...
Не Он Один - все вместе совершим,
По вере,- чудо нашего спасения...
1907, Париж

ДЕКАДЕНТСКАЯ МАДОННА она позволяла себе все, что запрещалось остальным. Носила мужские наряды – они эффектно подчеркивали ее бесспорную женственность. Именно такой изобразил ее на на известнейшем портрете Лев Бакст.

Она обожала играть людьми, ставить над ними своеобразные эксперименты. Сначала привлекает их выражением глубокой заинтересованности, очаровывает своей несомненной красотой и обаянием, а затем – отталкивает надменностью, насмешливостью, холодным презрением. При ее незаурядном уме это было несложно. Ее любимыми развлечениями было дерзить людям, конфузить их, ставить в неловкое положение и наблюдать за реакцией. Гиппиус могла принять малознакомого человека в спальне, неодетой, а то и вовсе принимая ванну. В историю вошли и знаменитая лорнетка, которой близорукая Зинаида Николаевна пользовалась с вызывающей бесцеремонностью, и ожерелье, сделанное из обручальных колец ее поклонников.

Гиппиус сознательно провоцировала окружающих на отрицательные чувства в свой адрес. Ей нравилось, когда ее называли «ведьмой» – это подтверждало, что тот «демонический» образ, который она усиленно культивировала, успешно работает. Она шила себе платья, на которые в недоумении и ужасе оглядывались прохожие и в Петербурге, и в Париже, до неприличия явно пользовалась косметикой – на нежную белую кожу накладывала толстый слой пудры кирпичного цвета.

Она пыталась скрыть свое истинное лицо, пытаясь таким образом научиться не страдать. Обладающая ранимой, сверхчувствительной натурой, Гиппиус специально ломала, переделывала себя, чтобы обрести психологическую защиту, обрасти панцирем, охраняющим ее душу от повреждений. А поскольку, как известно, лучший способ защиты – нападение, Зинаида Николаевна и избрала столь вызывающий стиль поведения…

Огромное место в системе ценностей Зинаиды Гиппиус занимали проблемы духа и религии. Именно Гиппиус принадлежала идея знаменитых Религиозно-философских собраний (1901-1903 годы), сыгравших значительную роль в русском религиозном возрождении начала XX века. На этих собраниях творческая интеллигенция вместе с представителями официальной церкви обсуждала вопросы веры. Гиппиус была одним из членов-учредителей и непременной участницей всех заседаний.

На первое собрание она явилась в глухом черном просвечивающем платье на розовой подкладке. При каждом движении создавалось впечатление обнаженного тела. Присутствующие стыдливо отводили глаза.

ПАУКИ

Я в тесной келье - в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах - четыре
Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны,
И все плетут, плетут, плетут...
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.

Они четыре паутины
В одну, огромную, сплели.
Гляжу - шевелятся их спины
В зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза - под паутиной.
Она сера, мягка, липка.
И рады радостью звериной
Четыре толстых паука.
1903

Подобно другим символистам, Гиппиус видела в революции великое духовное потрясение, способное очистить человека и создать новый мир духовной свободы. Поэтому Февральскую революцию Мережковские приняли с восторгом, самодержавие полностью дискредитировало себя, его ненавидели. Радовались, что теперь в правительстве такие же люди, как они, много их знакомых. Но все же понимали, что Временное правительство слишком слабо, чтобы удержать власть. Когда свершился Октябрьский переворот, Зинаида Николаевна была в ужасе: она предвидела, что той России, которую она любила, в которой жила, - больше нет. Ее дневники тех лет полны страха, отвращения, злобы – и умнейших оценок происходящего, интереснейших зарисовок, ценнейших наблюдений. Мережковские с самого начала подчеркивали свое неприятие новой власти. Зинаида Николаевна открыто порвала со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью, публично отругала Блока за его поэму «Двенадцать», рассорилась с Белым и Брюсовым. Новая власть и для Гиппиус, и для Мережковского была воплощением «царства Дьявола».

МЕРА

Всегда чего-нибудь нет,-
Чего-нибудь слишком много...
На все как бы есть ответ -
Но без последнего слога.

Свершится ли что - не так,
Некстати, непрочно, зыбко...
И каждый не верен знак,
В решеньи каждом - ошибка.

Змеится луна в воде,-
Но лжет, золотясь, дорога...
Ущерб, перехлест везде.
А мера - только у Бога.
1924

Она активнейшим образом участвовала в литературной и личной жизни своих современников. Постепенно знакомство с Гиппиус, посещение ее салона становится обязательным для начинающих литераторов символистского – и не только – толка. При ее активном содействии состоялся литературный дебют Александра Блока. Она вывела в люди начинающего Осипа Мандельштама. Ей принадлежит первая рецензия на стихи тогда еще никому не известного Сергея Есенина.

Критиком она была знаменитейшим. Обычно она писала под мужскими псевдонимами, самый известный из которых – Антон Крайний, но все знали, кто скрывается за этими мужскими масками. Проницательная, дерзкая, в иронически-афористичном тоне Гиппиус писала обо всем, что заслуживало хоть малейшего внимания. Ее острого языка боялись, ее многие ненавидели, но к мнению Антона Крайнего прислушивались все.

Стихи, которые она всегда подписывала своим именем, были написаны в основном от мужского лица. В этом была и доля эпатажа, и проявление ее действительно в чем-то мужской натуры (недаром говорили, что в их семье Гиппиус – муж, а Мережковский – жена; она оплодотворяет его, а он вынашивает ее идеи), и игра. Зинаида Николаевна была непоколебимо уверена в собственной исключительности и значимости, и всячески пыталась это подчеркнуть.

НО после смерти мужа Зинаида Николаевна была немного не в себе. Сначала она с трудом восприняла его смерть, даже хотела покончить с собой, выбросившись из окна. Затем вдруг успокоилась, говоря, что Дмитрий Сергеевич жив, даже разговаривала с ним.

Она пережила его на несколько лет. Зинаида Гиппиус умерла 9 сентября 1945 года, ей было 76. Ее смерть вызвала целый взрыв эмоций. Ненавидевшие Гиппиус не верили в ее смерть, они приходили, чтобы лично убедиться в том, что она мертва, стучали по гробу палками. Те немногие, кто уважал и ценил ее, видели в ее смерти конец целой эпохи… Иван Бунин, никогда не приходивший на похороны – он панически боялся смерти и всего, что с ней связано, - практически не отходил от гроба. Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа, рядом с мужем Дмитрием Мережковским.

ЧАСЫ СТОЯТ

Часы остановились. Движенья больше нет.
Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.

На скатерти холодной наубранный прибор,
Как саван белый, складки свисают на ковер.

И в лампе не мерцает блестящая дуга...
Я слушаю молчанье, как слушают врага.

Ничто не изменилось, ничто не отошло;
Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.

Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.
Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.

И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим,-
Вдруг сделалось бессмертным, и вечным - и чужим.

Застыло, каменея, как тело мертвеца...
Стремленье - но без воли. Конец - но без конца.

И вечности безглазой беззвучен строй и лад.
Остановилось время. Часы, часы стоят!